Краткий очерк
жизни подвижника
Нижегородского Печерского монастыря
иеросхимонаха Мардария
Ниже вжигают светильника и поставляют Его под спудом, но на свещнице, и светить всем, иже в храм суть (Матф. 5, 13)
Сии слова Христа Спасителя дают представить взору благочестивых чад церкви Христовой краткий очерк жизни подвижника веры и благочестия, который стоял, как светильник на свещнице, на высокой степени духовной жизни: это — Нижегородской обители иеросхимонах Мардарий. По смерти его, бывший нижегородский епископ Иеремия писал одному из духовных детей почившего старца: «Отец ваш и мой и многих Мардарий переселился ко Господу, после тяжких, но вожделенных и сладких для него страданий. Бог дал мне совершить и литургию в великий четверток и после ней погребение старца, которого никто не заменит надолго в обители нашей».
Много было великих старцев в первобытном и в нынешнем Печерском монастыре, но в последние два века его существования подвижника, подобного Мардарию, не являлось. Был старец весьма благочестивой жизни, иеросхимонах Марко; но Мардарий, с ним пришедший в Печерский монастырь из Желтоводского макарьевского монастыря и до самой его кончины находившийся под его руководством, можно сказать, превзошел своего руководителя, если не по жизни, то по дару прозорливости и другим качествам, проявлявшим благодатное озарение свыше. Замечая это, блаженной памяти преосвященный Иаков, архиепископ нижегородский, выражался так: сей старец не скрывает данный ему мнас. Мардарий имел, стройный голос и до принятия схимы любил петь на клиросе. Преосвященный Иаков, услаждаясь его голосом, называл его Печерским соловьем. Действительно, сладостно было слышать, как он во время святой четыредесятницы, исходя с прочими в притвор на литию со светло сияющим лицом запевал: О, дивное чудо! Источник жизни во гроб полагается. Соловья сего спрашивали: не трудно ли пение для его груди? Он отвечал: «Нет! Пою Богу моему, дондеже есмь». (Пс. 145, 2).
Место рождения Мардария, в святом крещение меркурия, Макарьевского уезда село Просек. Отец его, тамошний причетник, был человек бедный; но богат был добрыми делами, любил святую Церковь и строго соблюдал ее уставы. Мать его была также набожная христианка. Хижина родителей Меркурия была похожа на скотский вертеп, колыбель его на ясли: в колыбели виднелось то сено, то солома. На лице Меркурия часто видна была ангельская улыбка, но он в детстве плакал, когда мать медлила идти с ним в церковь, где опять появлялась на устах его улыбка. Меркурий в воскресенье и праздничные дни прислушивался к церковному благовестнику и, будучи с небольшим 4-х лет, предварял отца готовностью идти с ним в Божий храм. Грамоте и письму он выучился скоро, и на 10-ом году помещен был в Нижегородское духовное училище. Здесь в свободное от учения дни он удалялся от сходбищ и детских игр, а дома, во время каникул, по силам своим помогал то отцу, то матери в их хозяйстве, или сидел за книгою, особенно любил заниматься чтением житий святых отец. Пришедши в зрелый возраст и оставив училище, он трудился дома и приносил родительскому дому существенную пользу, а по временам любил посещать Макарьевский Желтоводский монастырь, в 8-ми верстах от села просека, где имел вход в келии некоторых старцев, и учился от них чину монашеского жития. Видно было, к чему вела его рука Промысла. В нем возгорелось желание оставить отца и мать и поступить в монастырь, чтобы, по слову евангельскому, беспрепятственно идти во след Христа и быть его учеником (Лук. 14, 27). Желание свое он объявил родителям; но слезы матери должны были остановить святые порывы благочестивой души его, тем более что после сего последовала кончина отца его, и мать, обливаясь слезами, не раз говорила ему: «что ты задумал, дитя мое? Не заставь меня скитаться по миру, дай мне спокойно умереть на руках твоих под отцовским кровом», и именем Божии убеждала его занять отцовское место и вступить в брак. Тяжело было Меркурию расстаться со своею задушевною мыслию; но и слезы матери слишком дороги были для него, — и вот он, как покорный сын, решился исполнить волю ее; только попросил у матери дозволения сходить в монастырь посоветоваться с одним известным ему старцем. Мать дозволила. Благоразумный старец предложил Меркурию молиться Божией Матери, именуемой Узорешительница (икона эта была в келье старца) и предоставить Ей решить его судьбу, с тем, чтобы решению сему неуклонно последовать. Меркурий обрадовался такому предложению. Вот приготовили две хартии; на одной из них написано было: идти в монастырь, а на другой: исполнить волю матери. После того Меркурий и старец стали молиться с сердечным умилением, прося Царицу Небесную милостиво призреть на хартии и разрешить недоумение Меркурия, и Царица небесная скоро решила: одна из хартий, рядом лежавших перед святою иконою, как бы от дуновения слетела на пол; на ней написано было: исполнить волю матери. Тогда старец сказал Меркурию: «Иди с миром, неси крест свой и не огорчай более матери, и утешь ее Богоматерним решением». Велико было утешение для матери: она всю ночь слезно благодарила Царицу небесную, отершую ее слезы, — благодарила и Ее сладчайшего Сына, отвратившего от нее горькую скорбь. Меркурий поступил на отцовское место и женился.
Послужной список иеросхимонаха Мардария. 1848 г. ГУ ЦАНО
Но и в этом незавидном звании Меркурий умел обратить на себя общее внимание, он трудился подобно пчеле: хижина его гостиницею для странников и приютом для бесприютных, которые притекали к нему, зная редкую доброту его души. Вот один пример его доброты. Однажды похитили у него лошадь. Следов похищения никаких не было; но Помысел Божий открыл хищника. Меркурию нужно было посетить одного родственника, и вот, на дороге к Арзамасу, увидел одного крестьянина, ехавшего на встречу ему на похищенной лошади. Крестьянин смутился, увидев хозяина лошади и не знал, что делать. Но Меркурий успокоил его: «Не бойся и не скорби брат, — сказал он ему, — мне лошадь теперь не нужна. Она твоя. Об одном только прошу тебя: впредь не бери чужого, — а приобретай хлеб насущный собственными трудами». Изумленный таким великодушием, похититель исполнил его наставление, и подтвердил обещание крестным знамением и призыванием в свидетели Бога.
Немало скорбей выпало на долю Меркурию, но благочестивая душа его все умела переносить безропотно. Вот скончалась добрая мать Меркурия: он поплакал о ней, как нежный сын, и похоронил ее с живым упованием, как истинный христианин. Но вот еще скорбь для Меркурия: через несколько времени умирает жена его в цвете лет, и все заботы об устройстве детей ложатся теперь на его одного. Он вскоре решился сына своего определить к месту, а дочери приискать жениха; ибо видел во сне Узорешительницу, которая сказала ему: «Теперь ты свободен; дети не будут связывать тебя». Действительно, Господь благословил заботы Меркурия о детях. Устроив домашние дела, он сказал: «имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже» (Псалом 36, 2) — и с сими словами поспешил (в 1828 году) вступить в число послушников Макарьевского Желтоводского монастыря.
Итак, Меркурий — в монастыре, на той Богу светлой стезе, на которую через разные испытания и искушения вела его рука небесного Промысла. Виде себя там, куда стремилась душа его, он, как духовный Израиль, день и ночь благословлял Бога, избавившего его от работы Египетской и, обозревая дни своей юности, мог сказать, подобно Давиду: «К тебе привержен есть от ложесн, от чрева матери моея Бог мой еси Ты» (Псалом 21, 11). Здесь, не смотря на то, что было около пятидесяти лет, он с юношескою бодростью проходил всякого рода многотрудные послушания. Ему сначала поручено было смотреть за конюшнями, потом трудиться на пекарне; и, что ни поручали ему, он с охотой все исполнял; но при этом самым любимым занятием его было — в свободные часы служить старцам: он носил для них воду, дрова и вообще помогал им в келейных их нуждах; а по вечерам любил беседовать с ними. Не одни старцы, но все монастырское братство видело в нем неутомимого труженика, готового на всякое благое дело, и этим самым он заслужил всеобщую любовь, а от настоятеля благословение. После трех лет искуса, Меркурий пострижен был в монашество и наречен Макарием, именем преподобного подвижника и основателя Желтоводской обители. Мантию принял он, как Елисей милость Ильину, с трепетным благоговением, и тут же оросил ее слезами кающегося грешника. Имея в руках крест, новопостриженный представлял себе, что он больше всех виною поносною на кресте смерти дражайшего Спасителя и, взирая на грядущую в тех же руках свечу, лил слезы о том, что он не имеет светильника мудрых дев.
Приняв на себя ангельский образ, он еще более начал работать Господу. Владея прекрасным голосом, и зная твердо уставы церковные, он управлял клиросом, — и в тоже время не переставал работать на святую обитель: рубил дрова, носил их и воду к дверям келий старцев, которые за труды его платили ему смиренномудрыми наставлениями. Ночи проводил он в молитве и чтении отеческих книг; перед заутренею засыпал он не много, иногда сидя на скамейке, с четками в руках, иногда на голом полу. Мантия у него всегда была в головах.
Среди таких трудов постигло его (в 1843 году) болезнь тяжкая, которая с каждым днем усиливалась и, казалось, угасла уже последняя искра его жизни. Все уже было над ним совершенно по долгу христианскому; он напутствован был Святыми Тайнами и прочтены уже были и отходные молитвы. Настоятель со старцами думал уже о приличном погребении доблестного инока. Но дивен Бог во святых своих! — Макария в следующую ночь задремал, и полном сознании увидел окрест себя прекрасных юношей в светлых ризах, которые сказали ему: «Мы посланы от Бога за тобой; иди вслед за нами» Макарий смутился, просил отсрочки, чтобы очиститься от греховных скверн; но юноши немедля взяли его душу и низвели ее в место мучения грешников. Здесь душа Макария затрепетала: он видел и слышал, как грешники, подобно евангельскому богачу, просили остудить язык их, горящий в пламени. Потом ангелы вознесли душу его в исполненное неизреченных красот жилище праведников, и, наконец, в светлые чертоги Царицы Небесной. Здесь светозарные силы небесные пели песнь: «О Тебе Радуется, Благодатная, всякая тварь»… А сама Царица Небесная, окруженная небожителями, сказала Макарию: «Иди обратно на пятнадцать в земное свое жилище: молитвами преподобного Макария, инок Макарий пусть послужит алтарю в его обители». Видение окончилось, и Макарий после того в восторженном состоянии духа встал как здоровый и пролил слезы живейшей благодарности пред стаявшей в его кельи иконою Царицы Небесной, лик которой казался ему лучезарным, благодарил он и преподобного Макария, как своего ангела и заступника перед его иконой. Вслед за тем он пошел к своему старцу, объяснил ему свое видение, и удивил старца неожиданно последовавшей с ним переменною. Старец сказал: «Сия измена — десница Вышнего» (Псалом 76, 11). И вместе с Макарием благодарил Бога и его Пречистую Матерь, говоря: «Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог творяй чудеса!» (Псалом 76, 14). В тот же день Макарий явился в церковь и до того изумил всю братию, что некоторые почли его за приведение. Когда же старец объяснил им и настоятелю видение, все единодушно, после молебна Преблагословенной, воспели: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение».
Вскоре после вышеописанного видения Макарий посвящен был в иеродиакона, и на него возложена была должность эконома, которой он не мог не тяготиться. Труды, сопряженные с хозяйственною частью, не были для него тягостны; но он тяготился тем, что должен был для закупа провизии выходить из обители на шумное торжище, где для слуха и зрения могут быть соблазны всякого рода. Однажды Макарий купил годовую порцию соленой рыбы, которая братии не понравилась. Макарий не знал, что делать, бросился в Лысково князю Грузинскому и объявил ему свою беду. Князь, спросив, по какой цене рыба куплена, приказал деньги выдать, а рыбу взять для дворовых. Макарий к полученным деньгам должен был прибавить своих и купить рыбу по вкусу братии. К Макарию приходили нередко нищие. Какой-то благодетель подарил ему сукна на рясу. Увидев пришедшего нищего, он позвал его к себе в келию и спросил: «Отчего у тебя, брате, нет одежонки?» тот отвечал: «Прости, Отче, Христа ради. Одежонка у меня была порядочная, но недобрые люди унесли». Макарий недолго думал; взял подаренное ему сукно и сказал: «Вот тебе брате сукно, сшей себе свитку, а что потребуется за шитье, приди, скажи, а я деньги отдам». Прошло несколько дней, и нищий принес остаток сукна. Макарий не принял, а велел его отдать, кому нужно будет. Этот нищий стал часто похаживать к Макарию и в церковь на службу, иногда у Макария ночевал и, как он был господский вольноотпущенный человек, то поступил со временем в монастырь и был иноком.
Епископ Нижегородский и Арзамасский Иаков (Вечерков). РГИА
По распоряжению преосвященного Иакова, иеродиакон Макарий, с его старцем иеромонахом Мардарием, в 1846 году перемещен был в Нижегородский Печерский монастырь. Преосвященный Иаков, с поступлением на Нижегородскую архипастырскую кафедру, обратил внимание на Печерский монастырь и, нашедши его в упадке, принял его в свое управление; а, приняв, прежде всего, озаботился, чтобы ненадежную братию заменить надежною, и потому-то рассмотрел монастырские ведомости, назначил в Печерский монастырь из макарьевского — иеромонаха Мардария и иеродиакона Макария. Узнав об этом, Макарий впал в искушение, сперва призадумался, а когда был получен указ, начал скорбеть. Ему казалось, что он не должен исходить из того монастыря, в котором пострижен, потому что дал обет прибыть в нем до конца жизни, а притом и сама Царица Небесная назначила ему служить алтарю в обители преподобного Макария. Мардарий, смиренномудрый старец, слыша об этом искушении Макария, старался его успокоить и поставлял ему на вид слова Апостола Павла: «Противляйся же власти, Божию повелению противляется» (Рим. 13, 1-2). скорбь еще тяготела на душе Макария, и он, по совету того же старца, обратился с молитвою к Заступнице всех скорбящих, прося Ее об избавлении от приразившейся к нему скорби; и в ту же самую ночь, в тонком сне, видит он в иноческом образе преподобного, который угрюмо говорит ему: «иди куда призывают; ты и там будешь мне служить; Честнейшая Херувимов показывает тебе идти». Макарий проснулся, и скорбь исчезла как дым, или как мгла при появлении солнца. Он поспешил сообщить об этом старцу Мардарию, который сказал ему: «Нечто подобное и я видел, собирайся в путь, — Бог наш прибежище и сила, помощник в скорбех обретших ны» (Псал. 45, 1-2).
Дело о передаче имущества. 1857 г. ГУ ЦАНО
Когда они явились в Печерский монастырь, здесь через непродолжительное время Мардарий был назначен казначеем и духовником, а Макарию поручена должность ризничего. Должность сия трудолюбивому Макарию была по душе; но к ней скоро присоединена другая. Печерский монастырь походил на монастырь упраздненный: не было в нем ни вида, ни доброты; время наложило на него печать мрачной древности, ограда и все здания монастырские были как бы в трауре и не только в стенах, но и в сводах виднелись большие трещины, как будто разрушение прежнего монастыря коснулось настоящего; все и вне и внутри требовало неотложных исправлений. Начались работы, за которыми смотрение, по распоряжению бывшего тогда в Печерском монастыре архимандрита, возложено было на Макария. Работы шли успешно: стены и своды везде исправлены, также ограда церкви и все внутренние здания, ветхие деревянные кровли везде заменены железными. Преосвященный Иаков, по возвращении из обозреваемой им в 1849 году епархии, на пути в Печерский монастырь, увидев с горы вожделенное обновление его, от души порадовался; но какова была радость для Макария, когда преосвященный, вошедши в монастырь, с радостною улыбкою выразился: «Процвела Печерская обитель, яко крин», а обратившись к Макарию, сказ: «Тебе отче пора быть иеромонахом, приготовься к моему здесь служению». При этих словах и, особенно при самом рукоположении, Макарий высказал чувства свои слезами. Вскоре после рукоположения Макария, последовало близкое его сердцу умилительное зрелище: старец Мардарий облечен в высокий ангельский образ, в схиму и, в честь великого подвижника, бывшего некогда в Саровской пустыне, наречен Марком.
Дело о сдаче имущества казначею Печерского монастыря иеромонаху Мардарию. 1857 г. ГУ ЦАНО
Макарий постоянно был в трудах: его видели то за разбором некоторых вещей, из коих многие требовали искусных рук для исправления, то за производимыми в монастыре разного рода работами, в коих, по возможности, он и сам участвовал, то ухаживал за любимыми им пчелами, то посещающим сады с резцом в руках, то воспевающим чреду священнослужения. Впоследствии его руками ископан, подле Маркова скита, прудик, в котором иные умывались, а иные черпали воду для питья, или увозили в свои дома. Деятельность его не имела границ; и казалось, чем больше он трудится, тем большую ощущал радость в сердце. При непрерывных трудах, Макарий не заметил, как протекли два года. Но за красными днями нередко следуют дни пасмурные. Так было и с Макарием: после отрадных для него дней, слишком два года продолжавшихся, постигла его мрачная скорбь. Старец его, схимник Марк, после кратковременной болезни, мирно почил; одно утешало Макария — это высокая, благочестивая жизнь его старца. Желая воскресить его в себе, он принял после его смерти схиму и вместе с нею взял (в 1851 г.) прежнее иноческое имя его, — имя Мардария.
Вся жизнь Мардария была благим игом Христовым. По кончине Марка, он сделан был духовником. Но эту обязанность считал тяжкою для себя: «больному», говаривал он «не следует врачевать раны других». Однако же при помощи благодати Божией, он был искусным врачевателем духовных язв и духовником не только монастырской братии, но и бывших при его жизни архиереев и многих сторонних лиц, лежавших получить от него назидание, умиротворяющее их совесть. Это поистине был светильник на свещнике, который горел день и ночь; это истинный был врач, с любовью помогавший в телесных и душевных болезнях. Двери его были отверсты для всех. Около них постоянно толпились люди разного звания, пола и возраста. Одни выходили от старца, получив от него благословение и назидание, другие для той — же цели входили к нему; некоторые выжидали входящих с тайною в сердце, или страдая каким-нибудь недугом, или желая получить тайную от него милостыню. Благословение его было сердечно, слово назидательно и успокоительно, молитва цельбоносна, особенно же для страждущих головной болью, над которыми он, между прочим, произносил слова Верховного Врача и нашего Спасителя; почерпая оныя из 16 главы евангелиста Марка. Для врачевания прочих недугов сердобольный старец освящал воду животворящим с мощами крестом, присоединяя к нему камень от Гроба Господня. А обыкновенные нищие рано или поздно брели к нему и получали от него щедрое подаяние; о них он часто спрашивал келейного брата: «Пришли ли господие мои?».
Не имея привязанности ни к чему земному и помышляя только о небесном, по слову Апостола: «Вышних низите, горняя мудрствуйте.» (Кол. 3, 1-2), старец не имел никакой собственности; между тем, неизвестно откуда получая, многим много благотворил. Особенно много добра сделал он для Печерской обители. Первым предметом забот его была Евфимиевская церковь, которую он украсил благолепием, вполне достойным дома Божия. Это та церковь, в которой он служил ежедневно несколько лет при многочисленном стечении богомольцев. Умилительное было зрелище, когда перед окончанием литургии опускалась перед отверстыми царскими вратами стоявшая над иконостасом, как бы на воздухе, величественная Толгская икона Божией Матери, украшенная многоценным камением, и когда в след за тем, после обычного песнопения в честь Божией Матери: Высшую небес, и ектеньи о здравии и благоденствии Государя Императора и всей высочайшей фамилии, Святейшего Синода и епархиального преосвященного с его паствою, старец сей с коленопреклонением громко и с глубоким чувством читал Божией матери молитву. Особенно близка была эта икона к сердцу старца подвижника: ибо вот как она ему досталась. Была одна вдова, которой муж после смерти своей оставил много долгу, да святую икону в богатой серебряной ризе. Кредиторы сильно тревожили вдову, требуя уплаты; но она не могла им уплатить, и, вероятно, опасаясь их, спрятала святую икону в сундук и в нем держала ее около пяти лет. Когда же стали грозить ей острогом, она должна была решиться продать икону. И что же? Все, к кому она обращалась, покупали не икону, а дно серебро, отчего бедная вдова весьма много грустила и неутешно плакала. Матерь Божия сжалилась над ней и, когда она заснула, укоризненно говорила ей: «Почти пять лет икона моя у тебя в сундуке, как темнице, а теперь ты покушаешься еще обнажить ее, покушаешься продать с нея ризу!… Иди в Печерский монастырь; там есть старец, который с радостью возьмет от тебя икону и даст тебе деньги» вдова проснулась и, не зная, где Печерский монастырь и что там за старец, была в крайнем беспокойстве. Но вот в это время входит к ней неизвестный ей человек, вызывается проводить ее до монастыря, и на вопрос ее о старце, говорит: «Конечно, это должен быть схимник». Незнакомый проводник довел ее до монастыря, и, когда она остановилась помолиться, к удивлению ее, стал невидим. Вдове скоро указали на схимника старца Мардария, которому она чистосердечно открыла все свои обстоятельства. Мардарий, желая видеть икону, просил ее принести, но вдова, объяснив ему, что она, по тяжести иконы, принести ее не в состоянии, просила послать кого-нибудь к ней в дом, чтобы видеть икону. Мардарий на это не согласился, а дал ей денег нанять лошадь и привезти икону. Через несколько часов икона в сребропозлащенной ризе, с дорогими каменьями, привезена была старцу. Старец, узнав от бедной вдовы о долгах мужа, выдал ей столько денег, сколько она требовала, а икону взял себе и много дивился милосердию к нему Царицы Небесной: ибо незадолго перед тем он видел сию икону во сне точно в такой ризе, но с одним только камнем в венце.
Заботливый старец не ограничился благоукрашением только Евфимиевской церкви; нет, ему многим обязана и вся Печерская обитель. Так, он способствовал значительным приношением перелитию треснувшего большого колокола. В Вознесенский собор пожертвовал довольно ценный ковчег, в придел Печерской Божией Матери обветшавший иконостас заменил новым, для странников построил гостиницу, а под Успенским собором устроил о трех престолах усыпальницу, в которой ныне почивают его останки.
Книга о старце Мардарии. НГОУНБ
Можно сказать, не производились вновь никакие постройки в монастыре без его пособия. Кроме того, монастырской братии старец не отказывал ни в чем нужном, сам оставаясь почти в одной срачице и, как великий постник, большею частью довольствовался только почти просфорою и потому, редко принимал приносимую ему какую либо пищу, а если и принимал, то обыкновенно тотчас же опять или отсылал на монастырскую трапезу, или раздавал меньшей братии Христовой. Если плоть тревожила его своими требованиями, то он приходил к своему гробу и, открыв его, говорил: «Вот твое место, окаянная! Не тревожь меня, иначе я теперь же положу тебя сюда». Так старец усмирял плоть свою, распиная ее со страстьми и похотьми.
Слово старца всегда было поучительно и назидательно. Одним внушал просить у Бога премудрости и разума, чтоб различать чистую воду от грязной, не смешивать горького со сладким, а белого с черным, и не мудрствовать по плоти, или по стихиям сего мира; «обретый, — говорил, — премудрость и разум, обрящет долготу дней, и путие его будут пути правы». Других поучал вере, говоря: «Без веры невозможно угодити Богу» (Евр. 11, 6); только вера делает нас героями, побеждающими всякий соблазн и всякое искушение. Иных поучал любви, объясняя, что пребывающий в любви, в Боге пребывает, и Бог в нем пребывает (1 Иоан. 4, 16), а любовь к Богу измеряется любовью к ближнему, которого мы должны любить, как самих себя. Иным поставлял на вид мытаря и фарисея, поучая смирению и кротости. Иных склонял к миролюбию и говорил: «Всякий гнев гневит Бога и всякая вражда Ему противна, ибо происходит от враждебного духа; Бог же есть Бог любви и мира, и там только Он присущ своею благодатию, где мир и любовь, а от вражды и гнева бежит, как от лютейших Ему врагов». Некоторым внушал целомудрие, не внешнее только, но и внутреннее: «Целомудр, — говорил, — тот, кто соблюдает не одну телесную чистоту, но и в мыслях, в чувствах, во всех желаниях, намерениях и в самых действиях». Иных поучал воздержанию, говоря: «Невоздержание есть великое для души зло, надобно быть воздержанным не только в питии, но и в пище; то или другое употребляющий не в меру есть плотоугодник и дает волю своим страстям; больному потребна диета, а невоздержанному трезвение и пост». Иных убеждал не отчаиваться в спасении и, как бы ни велик был грех, приносить с детскою искренностью раскаяние в нем, в той святой уверенности, что нет греха побеждающего человеколюбие Божиие, при чем поставлял на вид евангельскую притчу о пропавшей овце и оканчивал свое убеждение словами Спасителя, сказанными в конце притчи о кающемся грешнике (Лук. 15, 7). Иногда беседовал о молитве и неуклонном пребывании в присутствии Божием: «Молитва, — говорил, — истекающая из глубины сердца, есть пластырь, врачующий язвы греховныя, — орудие, которым побеждаются враги плотския и безплотные; а прибывание в присутствии Божием есть самое верное охранение от врагов». Иногда предохранял он от осуждения других, также от злословия, и памятозлобия; относительно злословия говорил, что за всякое слово должно дать отчет Богу, а потому давал совет удерживать язык от зла; относительно памятозлобия говорил: «Памятозлобие есть яд, скрывающийся в душе и насмерть ее убивающий; ибо сам Спаситель сказал: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный согрешения ваша (Матф. 6, 14), а отпущение есть совершенное забвение какого бы то ни было зла со стороны ближнего». Иногда обращал он внимание на сребролюбие и честолюбие, называя эти два порока идолами, а сребролюбцев и честолюбцев идолопоклонниками, согрешающими против первых двух заповедей. Любимою его беседою была беседа о милостыни, а также о благотворении в пользу храмов Господних; но при этом всегда замечал, чтобы старались украшать храм внутренний, как жилище живого Бога. Многому много поучал старец, а главное, говорил: «Храните правую веру, Бога бойтесь, царя почитайте, яко помазанника Божия; властям повинуйтесь и блюдите, како опасно ходите, не яко не мудри, но яко премудри (Ефес. 5, 15), веруйте твердо от души, что близ каждого из нас есть Бог и зрит нас всегда».
Видение старца Мардария. ГУ ЦАНО
Однажды в день храмового в монастыре праздника некто посетил старца. Из окна его келии виднелось множество народа, веселившегося на горе. Посетитель заметил старцу: «Вероятно, этот шум, эти движения веселящегося на горе народа смущают, а может быть, и соблазняют монастырскую братию?». Старец на это отвечал: «Едва ли так: если дом, стоящий на горе и загорится, то огонь его не опасен для жилища, находящегося под горою, потому что огонь вверх идет, — а вот беда, если нижнее-то загорится, тогда не устоять и нагорному зданию». Так был остроумен и назидателен доблестный старец! Но продолжим сказание о нем.
Некоторые из духовных детей достоуважаемого старца, посетив его и увидев в его келии новую, превосходно написанную икону Богоматери «Всех скорбящих радости», спросили его: откуда у него эта икона?. Он отвечал: «Икону эту прислала мне Божия Матерь, которая, по своему неизреченному милосердию, благоволила меня посетить». Пришельцам желалось знать, как это было, и старец вот, что им сказал: «Неделя тому назад, я около полуночи погрузился в думу о прошедшей жизни моей, проведенной в грехах, и в этой думе задремал; вдруг меня озарил необыкновенный свет, разлившийся по всей келии; внутри сего света я вижу Царицу Небесную с жезлом в руках, в короне и порфире, усеянных яркими звездами; недалеко от Нея стояли апостолы, святители, преподобные и известный мне Нижегородский гражданин в одежде, поданной им некогда нищему, сидевшему на дороге. Царица Небесная, коснувшись меня жезлом, сказала: „Лета твои, старче, доспевают, готовься; твоя молитва и твоя милостыня угодна Сыну Моему; виждь в этом мирянине, что значит молитвенник и милостынодавец. Знаю, ты во всех скорбях твоих часто ко Мне прибегал, но у тебя в келии нет моей иконы — Радости всем скорбящим“. Слыша это, я упал к ногам Царицы Небесной, чтобы испросить у Ней прощения и помилование, но тут я пробудился и видел свет подобный тому дневному, хотя было еще рано, а когда разсвело, вошел ко мне живописец и, показывая мне икону Скорбящей Божией Матери, сказал: „Икона сия список с чудотворной иконы; не угодно ли вам, отче святый, чтобы я для вас написал с нея копию?“. Вот эту копию вы теперь видите у меня. Не удивляйтесь, продолжал старец, неизмеримому милосердию Божией Матери, но удивляйтесь моему недостоинству, и сей иконе, в меру которой в здешнем Успенском соборе готовая рама явилась. Спрашивал я живописца: „Кто его ко мне прислал?“ Он кротко отвечал: „Мне так приказано!“ Были и другие видения доблестному старцу, но они малоизвестны. Теперь представим несколько случаев, свидетельствующих о даре прозорливости старца.
Некто из почетных нижегородских чиновников любил часто посещать старца, как духовного отца своего, и, пользуясь благими его советами, открывал ему свои сердечные тайны. Старец отечески любил его за честную жизнь и христианский образ мыслей и всякий раз принимал его с радостью; ему было приятно видеть, что в мире есть рабы Божии, хотящие о Христе жить. С этим чиновником случились по службе неприятности, о которых он поведал прозорливому старцу. Старец задумался несколько минут, потом, как бы пробудившись, сказал: „Да, возлюбленный! В этом мире, как в море нередко бывает шторм, но ты крепко держись за кормило веры в Распятого и, уповая на Него, помни Его: блажени изгнании правды ради (Матф. 5, 10). Волна велика, продолжал старец, она умчит тебя далеко; жалею, но не о тебе, а о тех, которые на твою правду воздвигли гонение; мужайся и крепись! Живый во веке посмеется умыслившим на тя злая“. Слово старца не прошло мимо: едва ли минуло и полгода, как чиновник вынужден был оставить в Нижнем службу, ладья его понеслась в другую дальнюю сторону, но уже без шторма; преследователи же его не миновали шторма.
К старцу часто приходили за благословением собирающиеся куда-нибудь в путь: один простолюдин, староста сельской церкви, собравшись в Киев на поклонение угодникам Божиим, пришел к старцу за благословением. Старец спросил его: куда и зачем он идет, и, получив ответ, продолжал: „Благословение охотно я тебе дам, но не для путешествия, а для возвращения в свой дом и для рачительного попечения о церкви; если же ты пойдешь, то не минешь искушения и возвратишься без поклонения угодникам на месте их прославления; кланяйся им в своем месте и предваряй поклонение им поклонением прославившему их Богу“. И подлинно, простолюдин, не дошедши до Киева, разбил себе ноги, которые опухли. Он взял для мазания их в небольшой сосуд хлебного вина; досмотрщики на Киевской границе, обыскав его, нашли вино, отправили в город, где отобрали деньги, какие у него были и посадили в острого; со временем же с пересылочными возвратили в свое место. Много горя бедный натерпелся и явился к старцу со слезным раскаянием. Подобное сему случилось и с одной женщиной, которой прозорливый старец также не советовал пускаться в путь, уверяя ее, что она не увидит Киева. Так и случилось: на пути ее постигла болезнь, и она кое-как должна была возвратиться домой. Во время Нижегородской ярмарки прибыли к старцу двое, по видимому богатых людей, и когда приняли они благословение, он им сказал: „Напрасно, господа, обидели вы бедного человека, который вас привез; вот вас за то и обокрали; но смотрите, не случилось бы с вами еще что-нибудь худшее“. Те изумились, и то бледнели, то краснели. Когда же сознались, старец советовал им сугубо удовлетворить бедняка, и впредь ни в каком случае не обижать ближнего.
Иеросхимонах Мардарий
У одной небогатой вдовы заболела дочь. Мать пришла к старцу взять из лампады масла, которое неугасимо горело перед иконою Богоматери в Евфимьевской церкви. Старец, взяв ключи, отправился с ней в церковь. И что же видит? Из очей Смоленской иконы Божией Матери текут слезы… это их поразило. Долго они молились Преблагословенной, не понимая, что означают эти слезы. Вдова отерла слезы на иконе белым платком, и, взявши масла, возвратилась домой. Эти слезы и масло подняли больную с постели. Между тем, старец, пораженный этим чудом, позвал к себе одного из иноков, и, рассказав ему, что видел на иконе, заметил: „Это значит, что-нибудь чрезвычайное; здорово ли у нас все в Петербурге?“ Кажется, не прошло и недели, как была получена горестнейшая для всей России весть. Через некоторое времея после выше объясненного поразительного явления к старцу пришли ополченные с просьбою напутствовать их чем-нибудь. Старец спросил их: куда они идут? Ополченцы отвечали: „Под турка, батюшка!“, — „Нет, — говорил старец, — вы Турка не увидите, а молитесь, чтоб Бог благословил нас миром и ожидайте его вскоре“. Действительно, через несколько месяцев был обнародован мир.
Много было и скорбных дней у старца Мардария. Кроме тяжких требований плоти, которые везде следуют за нами, было старцу не мало скорбей и в Печерском монастыре. „Тернист путь Христов, — говорил старец. Пшеница как бы ни была хороша, но она не без плевел“. Как ни хороша Печерская братия, но и среди нее нашелся старец с духом гордым и себялюбивым, который не терпя высокой жизни старца Мардария и завидуя славе его, преследовал его разными неприятностями. Старец скорбел об этом и часто, по глубокому смирению, без всякой вины считал себя виновным, и потому обращался к своему преследователю и именем Божиим просил у него прощения, мира и благословения. Вот еще беда: когда старец совершал в Евфимиевской церкви Божественную литургию, недобрые люди у скитской его кельи сломали замок и похитили триста рублей серебром, приготовленные им для отдачи наместнику на устройство гостиницы. Старец не без скорби узнал об этом; но скорбь его была непродолжительна. Наместник хотел было разыскивать, но старец, в уповании на Щедродавца Бога, просил его не начинать розыска, и скоро забыл этот случай. Но вот и еще горе: сын его, о котором выше упомянуто, после вдовства, поступил в число братства того же Печерского монастыря; здесь был иеродиаконом и, руководствуясь отеческими наставлениями своего родителя, по строгости своей жизни был примерным иноком, но, к сожалению всей братии, заболел и предварил своего родителя переселением в другую жизнь. Эта скорбь сильно поразила старца, который надеялся, что Антоний (так именовался сын его в иноческом образе), отдаст ему последний сыновний долг и заменит его в обители. Во всех скорбях своих старец обыкновенно прибегал к Подательнице всем скорбящим радости, и его молитва не была напрасна. За скорбью нередко следовала радость.
Так нередко радовали его своими посещениями преосвященные, как дети его духовные, а равно и другие, достойные уважения, лица, принадлежавшие, по словам старца, к числу ищущих царствия Божия и правды Его. Но самую высокую радость он испытал 21 августа 1858 года. В этот день Благочестивейший Государь наш с Венценосною Супругою посетил Печерскую обитель, в которой принимал Их настоятель обители, преосвященный епископ Антоний. Высокие посетители из Вознесенского собора удостоили посещения настоятельские келии, и потом пожелали видеть старца иеросхимонаха Мардария. Государыня, приняв благословение, провела несколько минут наедине в милостивой беседе со старцем. Между тем, подошел и Государь. Старец, полагая, что это генерал, сопровождающий Государыню, спросил: «А вы кто таковы?» На это сказано: «Я Государь!» И тогда старец упал Государю в ноги и, обливаясь радостными слезами, говорил: «Слава Богу, сподобившему меня видеть Надежду России! Я не достоин сей несказанной благодати!» Государь старца поднял, принял от него благословение и также милостиво, как и Государыня, разговаривал с ним о близких лицу старца предметах.
Возвратившись в свою келию и простершись перед иконою Царицы Небесной, старец долго благодарил Бога, что Он позволил ему видеть благостию сияющее лицо православного Царя и Его Супруги и, между прочим, говорил: «Не знаю, удостоюсь ли подобным образом видеть на том свете лицо Небесного Царя?». Братии же говорил, что видеть Государя лицом к лицу и с ним разговаривать — это последнее, чего не доставало ему в сей страннической жизни, которой истекал последний 15-й год, по предречению Царицы Небесной (Предречение сие ранее объяснено).
Схиепископ Иеремия (Соловьёв), принявший постриг от руки старца Мардария
Предречение Царицы Небесной между тем, видно, исполнялось. Чем возвышеннее становились силы духа, тем больше слабели телесные силы старца. Так, 5-го сентября 1858 года, некто из священноиноков, по преклонности лет оставивший служебное поприще, желал принять от руки старца Мардария, как от духовного своего отца, великую схиму. Мардарий готов был исполнить желание старца, но в это время и зрение и слух и даже язык отказывались служить ему, и потому он только с помощью бывшего Печерского наместника мог постричь в великую схиму. С этого времени, и особенно с наступлением 1859 года, земная храмина старческого тела мало по малу приближалась к разрушению, силы его постепенно гасли, как гаснет светильник при постепенном догорании елея. Тяжки страдания для человека, но для старца, как писал преосвященный Иеремия, они были сладки и вожделенны.
Нередко, особенно же в последние годы своей жизни, в уединенной беседе с избранными своими друзьями о красотах духовного мира, он, возводя внутренний взор в горняя, восторженно произносил слова Псалмопевца: кто даст ми криле, яко голубине, и полещу и почию? (Пс. 54, 7).
Слова сии, можно сказать, осуществлялись в нем, а продолжении всей иноческой его жизни, — силою всепроникающей благодати Божией он был открылием и по внутреннему и по внешнему его человеку. Как подвижник великого Голгофского Креста, пламенея любовью к Распятому на нем, и ведя открытую борьбу с домашними врагами — похотию плоти и похотию очей, он, как странник, не имый зде, по Апостолу, пребывающего града, но грядущего взыскуяй (Евр. 13, 14), ни к чему земному не имел привязанности, все блага и все сокровища сего мира почитал за уметы. С житейскою гордостью он не был знаком; дух смирения и кротости, дух уничижения и самоотвержения, проявлялись во всех его поступках. Имея духовных детей разных сословий, он силою слова своего приводил самого грубого грешника в сердечное умиление и, паря духом своим к Богу, разрешал узы его грехов, чтобы он мог следовать за его духом. Взор его был быстрый, острый и проницательный; ни ложь, ни клевета, ни лесть, никакое коварство и злоухищрение не имели к нему доступа. Все подвиги его сопровождались быстротой; надобно было видеть, когда он, из окаймленного леском нагорного скита, идет в храм на службу Божию, — он не шел, а летел как птица. В скиток, занимаемый им после иеросхимонаха Марка, вела из многих ступеней лестница. Отрадно было видеть, с какой скоростью восходил он и нисходил по ней; внимательному взгляду на эту лестницу представлялась лестница Иаковля: почти каждый день она была усеяна то восходящими, то нисходящими.
Что он пламенно желал голубиных крыл, чтобы навсегда возлететь из сего дальнего мира в горний, куда стремился его дух, это видно из последних дней его жизни.
Вериги старца Мардария. НГИАМЗ
Приближалась Страстная седмица. Старец, чувствуя близость переселения из сей египетской земли в обетованную и, объяснив наместнику видение, в 1843 году ему бывшее, убедительно просил положить его в гроб и вынести в церковь; просьба сия повторялась каждый день. Видя, что отец Мардарий с каждой минутой все больше и больше слабеет, наместник приказал омыть его святою водою, и возложил на него потребное к погребению, заблаговременно приготовленное самим старцем. Не исполнил только одного — живого не положил в гроб, с которым он, как с нелицемерным другом и истинным наставником, почти не расставался в последние дни земной жизни, и нередко повторял: «Кто даст ми криле, яко голубине, и полещу и почию?» Так вожделенным ему казался день, в который дух его полетит и почиет. И этим вожделенным днем было — 6-е апреля 1859 года.
Только, что пробило 12 часов ночи на Великий Понедельник, как старец произнес слабым голосом: «Се Жених грядет в полунощи», — и его душа отлетела на небо.
Надгробие старца иеросхимонаха Мардария в храме св. апп. Петра и Павла Печерского монастыря. Фото В. Алексеева
Так почил в Печерской обители доблестный подвижник и молитвенник иеросхимонах Мардарий, прожив на свете 85 лет. Но, переселяясь из обители Печерской в обитель нерукотворенную, где вечно царствует любовь, он, без сомнения, еще более там, чем здесь, подвизается в молитвах своих о мире всего мира, о благостоянии в нем Церкви Христовой и о спасении благоверных чад ее. А мы, чтобы воздать достойное памяти достоублажаемого старца, от всей души пожелаем ему за подвиги обрести вечно блаженный покой в Боге. Блаженны мертвые, умирающие о Господе. Ей, глаголет дух: да почиют от трудов своих! (Апок. 14, 13).
Будем же молиться усердно и о спасении своей собственной души, призывая на помощь Защитницу нашу и Ходатаицу рода христианского. Для сего воспользуемся и следующею молитвою приснопамятного иеросхимонаха Мардария, которую он каждый день прочитывал в своей келии:
«О, Пресвятая Дево Богородице, преблагословенная Мати Бога Спаса моего, и во Вседражайшем Сыне Твоем Иисусе, благосердая Мати моя, Мати милосердия и щедрот, скорбящих радосте и ненадежных надеждо! Ты веси струпы моя греховныя, от них же желая очиститися; с скорбным сердцем прибегаю к Тебе и молюся Ти: призри на немощи моя, не даждь мне погибнути во всех гресех моих; но потщися избавити мя от несноснаго смрада их; да возрадуется душа моя о Тебе, Радосте моя, паче всякия радости! Ты веси наготу души; потщися, да одеждется ризою возлюбленного Сына Твоего. Ты веси, яко нищ есмь аз, потщися отверзи ми сокровищницу благодатных даров, да с помощью их сохраняю данные мною обеты, не нарушая ни единого из них. Ты веси враги моя плотския безплотныя; избави от них, имея меня до смерти и по смерти под Матерним Твоим покровом. Ты веси, Преблагая Заступнице моя, время исхода души моея из окаяннаго тела моего; предстани мне тогда, да во святом присутствии Твоем будет исход души моей тихий, спокойный и отрадный и да не ополчатся против нея духи злобы поднебеснии; но, под неприступным для них покровом Твоим, да будет возвращение ея безбедно к своему Началу и Источнику. О, Любоблагоутробная Мати! Яви мне странному, сиру и убогу, яко Ты еси воистину мне Мати, и непрестани покрывати меня и ходатайствовати о мне, дондеже приведеши мя в небесные чертоги Божественнаго Сына Твоего, Ему же с собезначальным Его Отцем и Пресвятым Духом, да будет честь, слава и поклонение во веки веков. Аминь».